ИМЕНА
Рут ЛЕВИН:
|
||
Монолог первый. Эта странная жизнь... |
... Отец мой, Лейбу Левин, был, пожалуй, самым "нетипичным" явлением
в моей жизни, главным и единственным виновником моей сегодняшней карьеры.
Он вырос в Черновицах и жил там до начала войны. Он был чтец, певец и композитор,
хотя никогда этому не учился. Он не был в этом мире ни членом союза поэтов,
ни членом союза композиторов, не принадлежал ни к одному творческому профсоюзу,
даже чтецов-декламаторов. Он пел стихи, а песни исполнял, как поэмы. Работа
не была для него профессией - он просто жил ею. Не зная нот, он пел. Не
умея играть ни на одном инструменте, он писал музыку. Его единственным
инструментом, его рабочим станком был он сам, его собственное тело, его
лицо, руки, язык, голос. Он сам был струной и песней. И была у него одна
мелодия, которой он служил до конца жизни, - идиш, еврейская литература
и музыка, еврейское бытие.
Он был одним из первых (а по сути - первым), кто вынес на сцену стихи Ицика Мангера. Он был первым, кто читал со сцены басни Элиэзера Штейнбарга - еще до того, как они были опубликованы. Он пел и народные песни, и песни собственного сочинения - на стихи еврейских поэтов Ицика Мангера, Аврома Рейзена, М.Л.Гапьперна, Г.Лейвика и многих других. Он был очень популярен в тогдашней Румынии (в Бухаресте каждое воскресенье он устраивал так называемые поэтические утренники), пользовался огромной популярностью среди еврейской молодежи - той, которой сейчас почти не осталось на свете. Те молодые люди из папиной юности давно стали стариками, и сегодня пою для них я, дочь их кумира... |
"Октябренок "Рут Левин" |
В 1990 году я выступала на черновицкой сцене, где в тридцатых годах
выступал папа. В зале было, наверное, тысячу человек; люди плакали; взошла,
взобралась на сцену какая-то старушка, обняла меня, целовала - за папу...
Там, в Черновцах, мне аккомпанировал замечательный концертмейстер Моисей Ефимович Шехтер, а здесь - в течение нескольких лет - его дочь Рина Шехтер... - На тебя повлияла обстановка в доме, его еврейский дух? - Конечно. Я жила некой странной жизнью. Была счастлива, когда меня принимали в пионеры, даже поклялась "вечно хранить заветы Ильича" на могиле не помню кого ... - Элиэзера Штейнбарга? - Нет, я родилась и росла в Москве - значит, это, видимо, было на могиле Неизвестного солдата. |
От Урала до Москвы В 42-м отца арестовали, а освободился он в 56-м. - По какой статье он сидел? - Как многие - по 58-й. Признали его "румынским шпионом". - А как он оказался в Москве? - Его приговорили к 15 годам, но освободили на год раньше срока. Какой-то добрый лагерный начальник (ведь подули вроде бы теплые ветры) посоветовал папе ехать прямо в Москву и там добиваться реабилитации. И папа поехал. И остановился на квартире у Цили Абрамовны Гутерман, с которой познакомился еще в лагере (она сидела как "жена врага народа"). Циля Абрамовна, врач по профессии, фактически спасла отца от смерти в лагере. Недавно Нехама Лифшицайте, близко знавшая моего отца, рассказала мне то, о чем он никогда мне не рассказывал. Именно эта Циля Абрамовна буквально вытащила отца из штабеля трупов, увидев, что кто-то там вроде шевелится. Отец был обморожен, ничего не мог ни есть, ни пить. Циля Абрамовна выходила его, оставила у себя в медпункте на должности медбрата. Так папа выжил. Потом он написал письмо Соломону Михайловичу Михоэлсу, и вскоре отца из того тайшетского лагеря перевели в Ухту, где действовал театр заключенных. - Что они ставили? - Веселые опереттки, в основном Оффенбаха. А потом вышел указ Сталина: всех, кто сидят по 58-й, отправить на лесоповал. И это было уже не совсем весело... ... Папа не хотел возвращаться в Черновцы. Ему в лагерь написал наш родственник, сообщил, что вся семья папы погибла в Транснистрии. И у папы никого там больше не оставалось. Ему не к кому было туда возвращаться. Он хотел приехать туда с концертом. Спустя несколько лет после переезда в Москву его пригласили в Черновцы на юбилей Элиэзера Штейнбарга. - Как его приняла публика? - Пятнадцать минут ему не давали начать концерт - аплодировали стоя. - А в Москве, значит, он поселился у Цили Абрамовны? - Да, и вскоре женился на ее дочери. Она - физик по образованию, она была в аспирантуре, но когда в сорок восьмом погнали с работы всех евреев, она стала преподавать математику в средней школе. Последнее.время перед репатриацией была редактором в издательстве "Мир", а здесь, в Израиле, десять лет работала в университете. - А чем занимался в Москве отец? - Поначалу никакой работы не было. Потом он свел знакомство с оставшимися в живых после сталинских чисток еврейскими писателями. Он подружился со Шмуэлем Галкиным, Шике Дризом (кстати, у Галкина он впервые встретился с Нехамой Лифшицайте, только что занявшей первое место на всесоюзном конкурсе). И с Нехамой вместе отец в течение трех лет гастролировал по стране. - Он пел? - Нет, пела Нехама, а отец читал стихи еврейских поэтов. Но вскоре ему пришлось уйти со сцены, потому что во время выступлений он стал терять сознание: сказалась черепная травма, полученная в лагере. У него были пышные-пышные черные волосы. Когда он ушел со сцены, они враз опали, поредели... Монолог третий.
... Несколько дней назад мне приснился сон. Я увидела какого-то старика,
а может - своего деда, которого никогда не видела.
Монолог четвертый.
... Уйдя со сцены, папа продолжал сочинять песни - написал их около
восьмидесяти. И он нам их пел - своей семье, соседям, знавшим идиш. Я не
понимала слов этих песен: папа никогда не учил меня языку, никогда не говорил
со мной на идиш. Это для меня сегодня - невосполнимая потеря.
Монолог пятый.
... Когда в 1972 году мы приехали в Израиль, папа купил большой магнитофон
с бобинами (тогда еще не было аудиокассет) и записал несколько десятков
своих песен. Просто пел и декламировал... Записал шесть песен и на "Коль
Исраэль", эти записи существуют. Несколько песен записал в Иерусалимской
фонотеке.
Кому я буду петь, кому?Не так давно, разбирая его архив, я нашла на отдельном листке выписанную им на русском языке фразу из письма Рильке: "Во всем, что нам дорого и насущно важно, мы несказанно одиноки". Идиш не нуждается в общих словах. Я тоже не люблю их. Я предпочитаю возделывать свой сад и не надеяться на других. Конечно, проще всего ныть по поводу судьбы мамэ-лошн. Но я предпочитаю делать дело. И пою своему двухлетнему Лейбелэ песенки на идиш. И он уже начинает их мурлыкать... |
12 декабря 1997 г "ЕВРЕЙСКИЙ
КАМЕРТОН"
|